Эта история — не самая красивая на свете, и в прежней жизни Анна осудила бы женщину, роль которой выпала ей сейчас. Но судьбе было угодно, чтобы Антон сам нашел ее и чтобы на нем «сошелся клином белый Свет…».
Познакомились они год назад, случайно, и оказалось, почти соседи. Разговорились, прошлись по улице, заглянули в кафе…
Почему Анна согласилась? Да потому, что не по-октябрьски теплый воскресный полдень был совершенно свободен, кафе располагалось всего в квартале от ее дома, и она ничем не рисковала.
Антон настоял на «Куантро». Видимо, это была одна из его дежурных фишек в процессе обольщения, но Анна спорить не стала. «Куантро» так «Куантро». Ничего особенного, разве что название. Она вообще не понимала прелести горьких напитков, предпочитая традиционно женский мартини, и то изредка. Алкоголь не был ее пристрастием, чего, видимо, нельзя было сказать о нем. Он и сейчас был слегка подшафе, но объяснил это рождением сына…
Анна ненавидела пьяных, и ее брак распался именно по этой причине. Двадцать лет супружества, последние десять из которых были отравлены алкоголизмом мужа… А сейчас, почему сейчас она сидит здесь с этим не вполне трезвым мужчиной и не уходит?
Антон был удивительно хорош собой. Не слащаво, не показушно, нет. Но только ненормальная могла отказаться побыть в приятной близости от двух метров стройной голубоглазой мужественности, осененной шелковистой копной волос цвета темного золота, идеально прямого носа, мягких чувственных губ в ореоле трехдневной небритости, от этих больших рук и длинных трепетных пальцев, от этого элегантного и слегка небрежного одиночества.
Анна влюбилась с первого взгляда, хотя надо было уйти, как только узнала, что гражданская жена Антона в роддоме и единственному позднему ребенку — два дня от роду. Но уходить не хотелось, ведь ей было так хорошо с ним…
До полуночи просидели за столиком — все говорили и смотрели в глаза друг другу, и так страшно было это оборвать. Ах, если бы можно было длить это вечно…
Анна убеждала себя: он плохой. Разве так можно? Жена в роддоме, а он, он… Искала себе оправдание, мол, по всему выходит, что там трагедия скрытая, разлад, и Антон просто ищет понимания на стороне…
Нет, он хороший. Вон какие глаза у него, а что говорит:
— Господи, откуда ты? На Земле таких, как ты, нет, не было и не будет. За что мне этот подарок?
Отважилась: прикоснусь только и исчезну из его жизни…
Так и сделала — утром ушла, не прощаясь, даже будить его не стала. Уже на улице стерла номер его телефона: не было, ничего не было…
Днем позвонил Антон: «Почему ты ушла? Я скучаю — кажется, влюбился… Увидимся сегодня?»
Анна отшутилась, уехала на три дня на дачу и постаралась забыть… Сердце на крепком засове, и не надо его тревожить — хватит боли, перенесенной за жизнь…
Вернулась в день его рождения — так совпало…
Как Антон смог вырваться из дома, от гостей — непостижимо. Встретились на перекрестке, упросил. Подкатил на такси и со всех ног к Анне. Рассмеялся от счастья, закружил ее, зацеловал… Прокричал водителю:
— Видишь, это самая лучшая женщина в Мире! Самая красивая, самая-самая!
И понеслось…
Встречались практически каждый день — при любой возможности, днем Антон заезжал за ней на работу, и они обедали в кафе. Вернее, он ел, Анна же не могла и кусочка проглотить. Хотелось только одного — смотреть на Антона, прикасаться, слушать и дышать им…
Или Антон просто провожал ее от метро до дома, когда времени у него не было совсем. Или вырывался к Анне на несколько часов, и тогда счастью не было конца… Считая минуты до его прихода, она готовила, убиралась, прихорашивалась, повторяя про себя слова Антона: «Ты — лучшая, лучшая! Самая красивая, самая любимая!»
Все рассыпалось в миг, когда мать его ребенка случайно прочла их переписку… Потом она добралась до телефона…
Несколько раз Антон вырывался к Анне с расцарапанным лицом, но телефонные звонки из его дома шли непрерывно. Она слышала голос той, с которой он жил в другом мире, и чуть запаздывающий плач младенца, будто бы мать нарочно его щипала…
СМС-ки, полные грязи и оскорблений, сыпались круглосуточно… За час счастья они оба платили неделями кошмара…
Нет, Анна не осуждала соперницу. Когда-то и сама была в том, противоположном лагере. Просто уже понять не могла, ну, не могла — почему за любовь надо так унижать, и разве может человек принадлежать кому-то, как вещь…
«В чем мое преступление? Я ведь только люблю его…»
А что Антон? Он вдруг переменился, и в какой-то момент Анне показалось, что она враг и ему. «Зло, которое ты мне причинила, не идет ни в какое сравнение с тем благом, что ты принесла в мой дом, — писала соперница. — Играя на чувстве вины, я могу манипулировать мужем по своей прихоти».
Иногда у Антона еще сносило крышу, и он приходил к Анне, если бывал не слишком трезв. А однажды позвонил и сказал:
— Берем тайм-аут на месяц. Так надо! И молчи — сам буду звонить.
И не звонил…
Анна изо всех сил цеплялась за иллюзию того, что все еще будет и что она «единственная и самая лучшая на свете»…
Подруги бранили ее, брали слово, что звонить ему перестанет. Анна давала это слово — терпела, мучилась. Приходили сны об Антоне… И она срывалась и звонила, а в ответ слышала лишь:
— Опять ты не вовремя…
Этой ночью ее вдруг охватил панический ужас: «Я его больше не увижу…»
И сорвалась, позвонила, выпросила встречу вечером возле его дома…
Свидание длилось пятнадцать минут… Раньше бы на руках закружил, зацеловал, а тут — совсем чужой и сразу за сигарету. Глаза отвел и прошептал:
— Давай прощаться…
Как, как прощаться? Ведь в последний раз все было так хорошо, как же им было хорошо вместе… Вырвала у него сигарету, сломала в кулачке, и будто плотину прорвало у нее внутри — слезы хлынули:
— За что? За что?
Коснулась его руки, отдернул — совсем чужой… Уже уходить собрался… Мольбами, слезами за машины Антона увела от людских глаз. Обняла почти насильно и ну целовать, причитая:
— Люблю, жить без тебя не могу! Не живу, а жду и жду все время! Слово давала подругам, только потому и держалась неделю…
— Я тебе ничего не обещал, и я женат — забудь меня…
— Как же так? Сам же просил не бросать тебя. Говорил, что никогда и ни за что меня не потеряешь… Повторял: живи, как хочешь, с кем хочешь, только живи на этом свете! Люблю тебя, люблю, люблю…
Встал, как зомби… Заговорил:
— Не до любви мне сейчас…
А что Анна? Она видела только глаза Антона, и слова лились сами собой… О том, что он — судьба и что никому его не отдаст, и что лучше умереть, чем жить без него… И что-то дрогнуло в нем… Лицо Анны в руки взял, поцеловал, в глаза посмотрел:
— Я тоже тебя… очень люблю. Но что же делать… Ну, потерпи, мы будем с тобой вместе, а пока я постараюсь звонить каждый день и приходить… Ты лучшая, я тебя не достоин…
— Что ты! Ты мой Бог! Ты — творец этого Мира, и как же можно тебя не любить… Без тебя тут ничего и не будет…
— Да какой я бог, я — зло, и я сломаю твою жизнь…
— Не смей так говорить! На Свете есть только ты и больше никого! Ты — свет и любовь! Ты — мое счастье…
Лимит украденного времени был исчерпан… Антон поцеловал Анну и побрел, оглядываясь, к своему подъезду, и она ему вслед смотрела…
— Прости меня, мой хороший!
— За что?
— За то, что я есть…
Любовь зла, иначе как объяснить то, что Анна по первому звонку Антона срывается и едет в ненавистный дилинговый центр «Феникса», где на ее имя открыты счета. Деньги туда вливаются и крутятся не ее, а его клиентов — обналичка под процент. Но Антону этого мало.
Он — игрок, и это не лечится… Играет тайком чужими деньгами. Иногда везет, чаще — нет.
И постоянно в долгах. Анна выворачивает свои карманы, чтобы оплачивать его съемную квартиру и выслушивать телефонные вопли его сожительницы, которая недавно родила.
Анна молчит, хотя так и тянет ответить: «Имей уважение, курица, ведь я кормлю тебя и твоего цыпленка. Не захочу — вернешься в свой Мухос… ск».
Любит ли Антон Анну? Конечно, любит. Как зеркало, в котором видит себя богом.
Да — он ее бог. Надолго ли? Насколько хватит неподдающейся рассудку веры в то, что только он ей нужен, и только в нем ее счастье.
Счастье…
— Аня, поехали прямо сейчас, положишь на счета то, что я обналичил утром.
— Ты сошел с ума, это слишком большая сумма, и потом, разве заказчика не было с тобой в банке?
— Это — мой шанс, и я буду очень осторожен. Веришь?.. А заказчику я сказал, что деньги придут только завтра.
Веришь, не веришь…
Анна не верит Антону, но все равно делает то, что он просит. А потом не спит до рассвета и ждет самого худшего.
Утром звонок:
— Все хорошо, Анечка. Я в плюсе. Скорее забирай бабки. Подъеду чуть позже, встречу тебя у подъезда.
Слава Богу…
В дилинговом центре, прежде чем вернуть деньги, кто-то из главных долго и нудно выносит мозг Анне, разъясняя, что игроков с крупным налом они берут на заметку. А им известно, от имени кого она делает ставки, и что ему уже давно раз и навсегда закрыт доступ к игре на «Фениксе». Теперь и ей надо забыть сюда дорогу.
В кассе Анне выдают неполную сумму, ссылаясь на то, что просто не хватает наличности.
Каких-то полутора миллионов, за которыми она может прийти завтра к открытию.
Провожаемая пристальными взглядами, Анна выходит на улицу. Антона нет…
Набирает ему, прикрывая трубку рукой, шепчет:
— Тоша, ты где? Сумасшедшая сумма, а я одна, а тут везде наверняка полно таких же проходимцев, как и ты. Что мне делать?
— Я… я в дороге. Буду минут через пятнадцать. Ну, прости, заигрался.
Зайди куда-нибудь, где людно.
— Хорошо, я буду в кафе напротив.
Анна входит в пустое кафе, идет в комнату для приватных гостей, садится в дальний угол лицом к двери, заказывает чашку кофе и тут же расплачивается. Сонный официант, нехотя выполняет заказ и уходит, а она остается ждать. Время течет невыносимо медленно, кажется, что секунды отсчитывает само сердце, которое готово вот-вот остановиться от страха.
Врывается Антон с перекошенным от ужаса лицом, но, увидев Анну, облегченно вздыхает, прижимает к себе, целует, счастливый.
— Как ты меня напугала, милая. Вхожу в кафе — пусто в зале, официант лежит на столе, не шевелится.
Ну, думаю, тебя украли, свидетеля ликвидировали…
— Тише! Какой же ты дурачок. На улице жарища, посетителей — ноль. Вот парнишка и сомлел от скуки.
Знаешь, меня водили к главному, про тебя расспрашивали-рассказывали. Вернули не все — остальное завтра утром.
Бубнит недовольно. Звонит заказчику, врет про проблемы в банке.
Они идут на цыпочках мимо официанта, который действительно крепко спит на одном из столов возле открытой двери.
— Спасибо за кофе.
Паренек вскакивает, виновато улыбается:
— Извините, я сутки на ногах! Приходите еще!
Садятся на заднее сиденье такси, на котором приехал Антон, — здесь ловить машину небезопасно…
Одной рукой он крепко держит сумку с деньгами, другой обнимает Анну…
Она шепчет ему:
— Прошу тебя, только не играй сегодня! Давай поедем ко мне… я накрою стол, и…
— Будь по-твоему! Сейчас передам это заказчику, забью стрелку на завтра, отоврусь, и на сегодня я — только твой!
***
Какой хороший день. И ничего, что благоверная звонит Антону каждые десять минут и воет, что, мол, знает, где он, и что если сейчас же не придет домой, то она соберет вещи и уедет к маме.
Сует трубку ребенку и, видно, щиплет его… потому что младенец начинает хныкать.
— Я на переговорах, не звони.
Да, он, конечно, скотина, но как сладко быть рядом с ним, и если отбросить все это наносное, больное, лучше его и нет…
— А давай сходим в казино. Ты ведь никогда там не была?
— Не была и не хочу.
— Ну, давай, Анечка, развеешься, там так красиво — дамы в вечерних туалетах, шампанское…
Сегодня мой день! Я это чувствую, я знаю! Ночью так везло, и если бы нарочно не придерживали мои ставки, то сейчас мы бы с тобой уже летели в Рио.
— На что играть будешь, Тоша?
— Ну, часть процента-то мне заплатили. Остальное — завтра, когда снимешь остаток.
Да мы и не ради игры, а просто развеяться. И потом, ты же сама просила, чтобы сегодня я не играл на «Фениксе».
— Хорошо, милый, я согласна.
Ночная летняя Москва за окнами такси дождит, трассируя неоновыми всполохами, множится в мокром асфальте…
А вот и неприметный ресторан в тихом переулке. Антон переглядывается с метрдотелем. Анна оставляет в гардеробе зонтик, кладет в сумочку номерок и идет вслед за мужчинами через банкетный зал, через кухню, через подсобку, по длинному узкому коридору спускается в подвал, садится в лифт и поднимается на… этаж не определить — кнопка на панели только одна.
Полутемная комната, приглушенные голоса игроков. Все как в… бездарном кино. Анне невыносимо скучно, но Антон уже лихорадочно меняет деньги на фишки.
Проигрывает неприлично быстро. Но не огорчается, тянет ее в буфет, приговаривая:
— Здесь все бесплатно, все — и закуски, и…
Напивается до потери сознания, и его выносят к такси.
Дома Анна укладывает любимого на диван, раздевает, ложится рядом.
Дай Бог дожить до утра в покое. Светает. Еще каких-то пять-шесть часов, и можно будет забрать оставшиеся деньги.
Потом она закроет счета, и все — свобода от этой безумной, болезненной страсти.
— Проснись. Мне плохо.
— Что случилось, голова болит? Сейчас принесу аспирин. А который час?
Анна смотрит на часы:
— Какой ужас, я проспала! Одевайся, Тоша, заедем за деньгами, и сразу к заказчику!
— Никуда спешить не надо, Аня. Я все проиграл. Не нарочно, но ты же знаешь, там было и немного моих в плюсе.
Она начинает плакать, проклиная себя за то, что не обрезала провода у компьютера перед тем, как уснуть.
— Я же уверена была, что все биржи закрыты!
— Ты забыла про японскую — она с трех ночи до десяти утра.
Антон лежит бледный в холодном поту, дрожит в ознобе:
— Психологи, однако, на «Фениксе», потому полторашку и придержали.
— Что теперь будет?
— Чье бабло продул, те и бить будут. Они и так меня уже прощали не раз.
— Тогда беги, Тоша! Хочешь, я увезу тебя туда, где никто не найдет?
— Это глупо, милая. Если я убегу, они придут за моим ребенком, за моими родителями, за тобой.
***
— Идиотка, зачем ты таскалась на «Феникс»? Я через это прошла и отказалась, так он нашел тебя, тупицу!
Влюбилась? Да, в него нельзя не влюбиться, потому что он Сатана… Дьявол! Ненавижу!
— Откуда ты знаешь про «Феникс»?
— Да, как от тебя приполз утром, ему позвонили. Он мне все и рассказал, когда уходил. До сих пор нет.
Вот тебе, дрянь, их номер телефона — сама звони, умоляй, чтобы не сильно увечили.
***
— Привет, милая, не плачь! Я живой! Моя звонила? Да ты что? Весь день проговорили? Еще подружитесь!
Да, вызвали, посадили в машину, влили в меня бутылку водки и вмазали битой по башке, потом ничего не помню…
В скорую кто-то из прохожих позвонил — говорят, я на проезжей части валялся. Меня тут в больнице за бомжа приняли: в грязи, рожа в кашу, нос сломан, зубы выбиты, без документов, так что держать не будут.
Теперь разлюбишь… Нет? Ну, тогда жди, уже еду!
Не плачь, Анечка! Они надолго отстанут, испугались, что до смерти… А потом? А потом я просто стану их рабом, пока не отработаю, вот и все.
— Хочешь улыбну, Тоша? Я забыла в казино зонтик, но при мне остался номерок из гардероба с фартовым номером «21» Очко!..
С заказом художник справился великолепно — портреты по фото были его коньком. Да он и писал-то уже почти на автомате. Но здесь было другое. Этот высоченный мужик с видом разорившегося богатея долго изучал работы, прежде чем решился. А когда все уже было оговорено и оплачено, крепко сжал плечо художника и… прослезился:
— Ты постарайся, а? Я ж впервые в жизни шальные деньги вкладываю во что-то по-настоящему стоящее…
***
На нечетком фото, сделанном слабенькой камерой телефона, был запечатлен мальчик лет пяти, сидящий на плечах этого чудного заказчика. Но фотография — не картина, а на картине удалось передать и день солнечный, и блики света, и счастье обоих…
— Ты мой золотой, — просиял мужик, вглядываясь в готовый портрет.
Художник смутился, но ласковые слова предназначались не ему.
— Сын! Весь в меня, — продолжил мужик, — сейчас-то я не пойми какой стал, а в детстве был золотым… Это мы летом, в парке гуляли, когда он приезжал ко мне…
***
Так уж сложилось, что Васька растет без отца, хотя видит его практически каждый день… в Скайпе.
Отец в столице, сын в Сибири, и сделать с этим ничего уже нельзя. По закону нельзя, потому что отец вне закона. Нет, он никого не убил, но у него такие долги, которые обычному человеку и за десять жизней не выплатить. Сам себя он называет то брокером, то аферистом. То есть человеком, который проворачивает незаконные сделки с чужими деньгами за процент и при этом всегда хочет немножко больше обещанного. И потому придерживает их и крутит или играет на бирже, но часто проигрывает, рискуя. И лишь для того, чтобы у Васьки было все самое лучшее. А в результате нет ничего. И если бы не бабушка Клава, к которой увезла Ваську мама, то внучок «пошел бы по миру, или попал бы в лапы к бандитам», которым папа должен денег.
Васька не верит, что папа плохой. Хотя мама очень часто говорит об этом и плачет, и даже орет, что он испортил ей жизнь. По словам бабушки, мама вообще «сто сот стоила, да не тому досталась». Но Васька так любит своего папу, и папа так любит его, что они и дня прожить друг без друга не могут.
Когда мама сердится на папу сильнее обычного, она выключает компьютер и запрещает Ваське вообще входить в ту комнату. И тогда он просит у мамы прощения. Ни за что, просто так… лишь бы разрешила. А она все равно не разрешает. И тогда Васька просит бабушку позвонить папе, потому что своего сотового у Васьки нет. Но бабушка говорит, что это дорого. И Васька берет лист бумаги и пишет то, что умеет: «папа я тиба лублу пижай». Делает из письма самолетик и выбрасывает в форточку, пока никто не видит, потому что форточку ему открывать тоже нельзя.
Но иногда мама говорит с папой по Скайпу прямо при Ваське, а потом разрешает им побыть наедине. Это когда папа кладет на мамин счет денежку. В эти дни дома всегда бывает очень хорошо, и мама покупает гостинцы и не ругается. Васька понимает, почему это происходит, и просит папу класть денежки на мамину карточку каждый день.
Еще папа тунеядец и пьяница. Так говорит бабушка Саша, сестра бабушки Клавы, когда приходит к ним в гости. Она зачем-то жалеет Ваську и сажает себе на колени. Но от нее пахнет луком и лекарствами, и Ваське это совсем не нравится. И он вырывается и выкрикивает вредной бабке, что она сама тунеядец и пьяница, а папа его большой и сильный, и он ее накажет, когда приедет!
И папа приезжает! На новый год! С подарками! А мама не пускает его домой. И он стоит на лестничной площадке и все звонит и звонит в дверь, и мама орет на него через эту дверь, а бабушка грозится милицией. И Васька просит их открыть, потому что папа приехал не к ним, а к нему! И это же секрет — они сами говорили, что ведь его же поймают бандиты, если узнают, что он приехал! Васька начинает реветь в голос, и мама наконец-то открывает дверь и делает вид, что злая… Она прижимает к себе Ваську так, как будто не сама его только что обидела, и как будто бы он только ее, а не папин… И папа целует маму для того, чтобы она отпустила к нему Ваську. И наступает счастье!
Ночью родители опять ругаются, но это не страшно, а страшно, когда утром папы опять нет…
***
Сегодня мама добрая, она пришла со свидания. Что такое свидание, Васька знает. Ему в детском саду рассказывали, и еще он по телику видел. Ну, в общем, это когда любуются друг другом тетки и дядьки. Только зачем маме другой дядька, когда у них есть папа? Васька же любуется папой по Скайпу, и мама любуется. Васька не понимает, зачем ей тогда еще какой-то дядька? Но пока это не важно, а важно то, что, когда она уходит на свидания, бабушка разрешает Ваське включать компьютер. И он сидит за столом и смотрит на папу в мониторе, а папа смотрит на него, и они долго-долго разговаривают обо всем, и каждый занят своим делом: папа торгует деньгами, Васька рисует и показывает рисунки папе. И папа обещает, что скоро приедет опять или уговорит маму, и она привезет Ваську летом в Москву, и они пойдут в зоопарк и в дельфинарий, и будут долго-долго-долго вместе…
Про мамины свидания папа знает, но ему это неинтересно. Так он говорит маме. А она все равно его дразнит, как девчонки в детском саду, когда воображают из себя. Папа ничего Ваське не говорит про это. И Васька ничего не говорит про это папе, потому что это как-то плохо. Но Васька не видел маминых женихов, и, может быть, она их нарочно придумала, чтобы папа злился, а папа не злится все равно. Он работает на компьютере — деньги продает и покупает. У папы два счета — один на понижение, второй — на повышение. И он рисует такие елочки — вверх и вниз.
А раньше Васька с папой и мамой жил в Москве — без бабушки. А сейчас папа живет у своих мамы и папы — Васькиных дедушки Сережи и другой бабушки — Веры. И они папу тоже ругают все время, как мама и бабка Саша. Потому что он тунеядец и пьяница, и еще аферист.
Папу очень жалко. Васька точно знает, что, когда вырастет, они с папой уедут от этих вредных и ругачих, и пусть они себе ходят на свидания, едят свой лук и пьют лекарства. Пусть запрещают все себе сами. А они с папой будут делать, что захотят, и вообще уедут на море. Папа рассказывал, что, когда дед Сережа был такой, как папа, он работал там, где всегда лето и море теплое, и даже океан огромный. И там огромные персики и какие-то еще фрукты и карнавал. Ну это когда праздник, праздник все время и музыка на улице и все в масках и танцуют.
***
Вот и лето. Папа опять прислал денежку, и Васька с мамой едут на поезде к нему в гости. И папа, в темных очках, как шпион, встречает их на вокзале, и они едут по городу на такси. А Москва все не кончается и не кончается — такая она большая. Васька же москвич — он здесь родился и жил до трех лет. И там, в Сибири, бабушка Клава часто его москвичом называет. Мол, понаехали тут москвичи. Ну, это когда она на него сердится. А для папы он золотой и еще «вон какой вымахал»!
Дома их встречают дед Сережа и бабушка Вера — огромные, как и папа. Но папа все равно их больше — у него рост целых два метра! А после маленькой бабки Саши и бабушки Клавы они кажутся вообще великанами! И все смеются, потому что рады друг другу. Так всегда бывает, когда люди долго не видятся. И хотя уже через час мама начнет ругать папу за то, что он все «просадил», и упрекать бабушку и дедушку за то, что они «даже ребенка прописать отказались», и что тут теснотища, а у ее мамы в Сибири — хоромы, но сейчас даже она улыбается. А папа сажает Ваську себе на плечи, и они скачут по квартире и смеются, и Васька достает руками до потолка. А назавтра они втроем, уговорив маму, идут в зоопарк и в дельфинарий, и в Макдоналдс. И гуляют в парке до самого… поезда…
Источник: mirdevchat.site
